— Я закончила школу в Великобритании, хотела поступать на кинорежиссера. Не сложилось с документами. У меня образовался «gap year» – год, который берут абитуриенты, если не знают, куда поступать. Чтобы поступать здесь, мне нужно было заканчивать российскую школу. Мама записала меня на актерские курсы в «Легкие люди» - очень не хотелось идти, но как-то раз я все же собралась и пошла. Была очарована молодым актером Филиппов Дьячковым – как же он заразил меня творческой энергией! Я точно решила поступать на актерское: экстерном подтягивала предметы, сдавала ЕГЭ. Но это не было самоцелью – стать актрисой и больше никем. Просто хотелось попробовать. В итоге я поступила в академию в Санкт-Петербурге. В процессе учебы из нас вытаскивали личность, учили осознанно относиться к роли.

— Она всегда считала, что балерина – это благородно. К актерам театра не так относятся. Все думают, что актер балета – это бог, что они иначе живут, что они не люди.

— Да, он связан с ТЮТом. После выпуска мы делали спектакль «Не покидай». Там есть роли принцессы, тётки, матери и голубой героини. Королевская семья. Нам нужно было писать заявки – какую роль мы бы хотели взять. У меня довольно миловидная внешность, поэтому больше всего мне подходит роль голубой героини. Я написала в записке: «Думаю, у меня получится сыграть эту роль, но больше я хотела бы играть тётку». А тетка – жуткая стерва, всегда на всех орет. От неё резкое «послевкусие». Никто не мог представить, как я сыграю такую героиню. А у меня всегда так – ждут одного, а я иду наперекор. Меня определили на эту роль и это было так здорово – позволять себе на сцене те вещи, которые ты не можешь позволить себе в жизни.

— Думаю, что театр должен передавать переживания. Мне стало неинтересно визуальное представление. Когда я иду на спектакль, я хочу о чём-то задуматься, прочувствовать важную мысль, задаться вопросом. Если театр не дает мне этого, он для меня бесполезен. Вообще мне кажется, что система театра устарела сама по себе – актер обязан системе быть наготове. Молодые артисты, которые ценят свое время, выбирают проектную работу, а не сидят привязанными к одному театру в ожидании роли. Как заведение он для меня – тюрьма, но в духовном плане работать в нём, конечно, более «целостно», чем в кино, потому что есть развитие: сыгранную сцену в кино ты уже не можешь подправить, а персонаж из спектакля развивается с тобой. Театр – это развитие, поиск. Иногда кажется, что он изжил себя, а режиссёры и актёры уже не знают, чем заинтересовать зрителя. Но на самом деле, пока в театре есть чувства, а актёрам не всё равно, то смотреть это интересно.

— Мне посчастливилось поработать в трёх театрах Петербурга. Мы учились при ТЮЗе и уже во время учебы нас занимали в спектаклях и новых постановках. Мы выпустили с Адольфом Яковлевичем Шапиро «Вино из одуванчиков» на большой сцене. Это был невероятный опыт, если честно, я мечтаю когда-нибудь поработать с ним ещё. Адольф Яковлевич всегда подкрепляет объяснение сцены своими случаями из жизни, а у него их много, это невероятно интересно, к тому же – сразу включает воображение и ты понимаешь сцену не головой, а ситуативно. Это режиссёр старой школы, который видит действие, видит сцену целиком, не воспринимает текст буквально. Мы не всегда понимали, что он хочет показать этим спектаклем, ведь это про детей и стариков, но, когда он рассказывал свои истории, мы мгновенно включались в процесс. У меня такое ощущение, что у нас была возможность прикоснуться к уходящей эпохе. То есть в отличие от многих курсов, мы были приспособлены к театру, мы выросли в театре, уже понимали примерно, как всё устроено, понимали, в чём разница между работой на большой сцене и на камерной. Иногда наш педагог по речи проводил занятия на большой сцене. В ТЮЗе особенная акустика, он нам давал знания, как работать со звуком, чтобы тебя было слышно, как звук отталкивается от стен, и где есть чёрные дыры, в которых тебя никогда не будет слышно. В ТЮЗе очень большая сцена и специфический материал. Там надо работать так, чтобы последний ряд школьников понял.

Потом мне очень повезло попасть в Александринский театр. Я думаю, что это один из самых важных этапов в моей жизни, личная победа. Судьба мне подарила шанс поработать в одном из лучших театров страны и понять, что мне это не нужно. Звучит как абсурд. Главным моим опытом был опыт работы с Николаем Рощиным. Николай Александрович – формалист, ему нужно, чтобы всё было в такт, четко, по рисунку. Мне было безумно трудно, но и безумно интересно. Мы выросли в школе психологизма, нам нужно всё прочувствовать, испытать, нам неважно, как это будет выглядеть, главное – чтобы было по-настоящему. Но иногда это бывает несценично. Николаю Александровичу чужды чувства на сцене, ему важно, как работает мизансцена, необходимо, чтобы артист был всегда готов как хищник перед прыжком. В спектакле «Баня» у меня был небольшой монолог на авансцене, и каждый раз он у меня не получался. Я понимала всё, я всё проживала – краснела, бледнела, у меня текли слезы и я нервно смеялась, но ничего этого не нужно было, потому что ритмически и композиционно эта сцена вырывалась из всего рисунка спектакля, это тормозило главное действие спектакля. Нужно было отчеканить текст, тогда режиссёру нравилось. Это я поняла только потом, когда смотрела репетиции спектакля «Сирано де Бержерак». Ему нужна смелость, трезвая голова, масштаб голосовой и физический. Тогда у него сочиняется картинка, вырисовывается спектакль. Помимо этого в Александринском театре мне удалось поработать с большими артистами. Бесценный опыт.

— Когда мы выпускались курсом, возник разговор о том, чтобы продолжить работу вместе, создать театр, играть выпускные спектакли и ставить новые. У нас была и есть группа активистов, на которых всё держится, они создали этот театр. Тогда уже у нас назревал проект с зависимыми, многих артистов заинтересовала эта тема. Так мы стали не только театром, но и обществом, которое с помощью спектаклей помогает людям. Мы назвались Социально-Художественный театр. У нас нет своего помещения, мы постоянно находимся в поиске помещения и меценатов, заинтересованных в молодом театре, потому что играть на разных площадках трудно. Но мы не отчаиваемся. Я удивляюсь, как, несмотря на отсутствие зарплаты, мы продолжаем встречаться, по-честному играть спектакли, репетировать новые, выпускать и творить что-то по-настоящему интересное, искреннее в абсолютно диких условиях. Но апломбом стоит самый кассовый спектакль нашего театра – «Сотворившая чудо», это был наш выпускной спектакль и он живет и обрастает новыми фанатами. В прошлом сезоне у нас было 4 премьеры, в этом было две и ожидается ещё две. В СХТ самое главное – это свобода. Это и плохо, тут тебя никто не уволит, никто не вычтет премию за опоздание на репетицию, но тут артисты не боятся не понравиться режиссеру, поэтому все абсолютно свободны в своём творчестве. Есть возможность высказаться на тему, которая волнует. Нет ограничений. Ты сам хозяин своей роли. В репертуарных театрах такого нет. Я очень часто нахожу персонажа через костюм, через прическу и физическое состояние, у меня есть возможность создать себе свой образ, а художник и режиссёр потом всё приводят к общему знаменателю.

— Мне всегда почему-то хотят дать лиричных, спокойных дам, но такие роли мне играть некомфортно, они стесняют. Я не понимаю, что играть. Они сковывают. Если я буду играть себя, я буду бояться играть. На сцене мне нравится проживать жить чужого человека.

— Нас учили, что нужно расслабиться и получать удовольствие. Плохое настроение? Выпусти это в свою героиню, пусть в этом спектакле она будет вот такая. Часто бывает в такие моменты, что ты бесишься; а когда бесишься, получается что-то крутое.

— В одном фильме мне нужно было играть слепую. Во время съемок я часто следила за незрячими, училась расфокусировать взгляд. За период работы над ролью у меня реально начали болеть глаза. Я верю в то, что опасно играть такие роли, когда из тебя выходит какая-то дьявольщина. Если ты не умеешь фильтровать это, профессия очень сильно может влиять на твою жизнь. К тому же, у актеров реально расшатана психика, и воспринимают все они гораздо более чутко.

— Мне кажется, что нам сильно расшатали психику в Мастерской. Я не была такой, когда поступала в Академию. Это профессиональная деформация. Как у балерин происходит изменение суставов во время постоянных растяжек, так и у нас. Это ненормально для стандартного человека. Нас заставляли становиться более чувствительными с помощью дневников ощущений. Ты должен отслеживать свои чувства: путём такой практики человек начинает следить за всеми эмоциями; реакции становятся острее, происходят постоянные надрывы.

— Актерская профессия – лучшая профессия на земле, я правда чувствую себя счастливой и во время репетиций, и на поклонах, видя довольные глаза зрителей, и во время съёмок в кино. Но, конечно, она включает в себя не только результат, но и большой и трудный процесс отбора, кастингов. Это бесконечная борьба за выживание, где ты доказываешь, что действительно уникальный и не такой как все. Иногда мне кажется, что это сумасшествие. И меня влечёт развитие как личности, как человека. Я хотела бы иметь параллельное дело, которое бы меня вырывало из этой сумашедшей гонки. Я всегда знала, что только актрисой для меня быть тяжело. Не только в плане материальном и эмоциональном, я чувствую в себе и другие навыки, которые я считаю необходимым развивать и проявлять. Амбиции прут и в связи с этими мне было трудно работать в репертуарном театре. Один раз моя подруга сказала: «Иногда актеры насколько зациклены на своей жизни и профессии, что, когда они выходят на сцену, им не о чем говорить». Они ничего не знают о жизни, о людях. Я боюсь стать измученным актером. Мне интересен мир, развитие мира, технологии, люди, другие профессии, мне интересна экономика и политика, наука, и я боюсь увязнуть в театре в погоне за Новой ролью. Я не смогу проработать и прослужить одному театру всю свою жизнь, уважаю таких людей, восхищаюсь, но чувствую сопротивление.

— Самое тяжелое для меня – это концентрация и собранность. Мне кажется, всё своё обучение я потратила на поиск правильной настройки перед выходом на площадку. Что я только не пробовала: и успокоиться, и сконцентрироваться, и подышать. Пробовала «вздрючивать» себя – накручивать, расшатывать эмоциональное состояние. Техник очень много. Очень здорово, когда есть возможность перед спектаклем провести тренинг для всех актеров спектакля, а потом в общей энергии играть спектакль, ведь бывает по-разному: например, когда актёр приходит с другого спектакля или со съёмок, он взбудоражен, у него мысли в другом месте. Очень важно, чтобы все были настроены в одном направлении – для этого и существует актерский тренинг.

А я до сих пор нахожусь в поиске, тем более, что для разного материала – разные настройки. Иногда у меня такое хорошее настроение, я прихожу в театр и понимаю – готова. Иногда чувствую необходимость физической разминки, потому что тело не чувствую. Когда у меня проблема с концентрацией, я включаю музыку, надеваю наушники, ложусь на спину где-то в углу, начинаю спокойно дышать и прокручивать историю роли у себя в голове, начинаю представлять ситуации, связанные с этим персонажем, как если бы вы представляли разговор с человеком, который вам предстоит через час. Вы его полностью визуализируете, представляете, что вам ответит человек, как он будет реагировать. Но самое главное, когда выходишь на площадку – всё оставить за кулисами и расслабиться. То есть ничего не требовать от себя, тогда все идёт интересно, по-живому. Моя проблема во время учёбы была, что, как бы я не настраивалась, я выходила на площадку и требовала от себя и от партнеров точно того, что я задумала, и не могла отдаться процессу. Не давала себе похулиганить. Я поняла, что спектакль – это приключение, к которому надо относиться с лёгкостью. Когда актёр старается на сцене – очень заметно. Ты репетировал, а теперь дай этому случиться.

— Я не понимаю, насколько актерский труд нужен миру. Насколько эмоциональный труд, сгорание полезны обществу? Действительно ли я значу что-то для зрителя? Сейчас я занимаюсь эгоизмом – все, что делаю, я делаю для себя.

— Актёр должен быть трудолюбивым. В кино и театре бывает много непредвиденных случаев, это механизм – нужно уметь сдерживать свой характер и уметь работать в любых условиях. Он должен быть голодный. Голодный до работы. Он должен вцепляться в материал зубами, так, будто бы его сейчас отнимут. Актёр должен быть любознательный – всё в мире является материалом для новой работы. Актёр должен быть терпеливым. Всё может случиться не сразу. Главное – не терять надежду и работать, совершенствовать себя. И последнее. Актёру не обязательно много думать. Актёру надо действовать.